МАГАДАН /кабаре/

За два дня до спектакля было вот такое и повторилось дважды: как будто окликнули. Голос родной, но не узнаю. Твердый, тихий, немного печальный. Оборачиваюсь — никого, все вокруг застыло: люди прилипли к остановке, солнце безучастное. Длилось мгновение. Оклик остался. Он тревожит, ощущается как сосредоточенность. Поэтому иногда нет желания отвечать на бытовые вопросы. Добрые люди говорят: это шизофрения, скоро голоса начнут приказы отдавать. По их поводу Рудольф Штайнер воскликнул во время лекции 1922 года: это ненавистное мещанское слово нормалъностъ!


Поскольку мелочи, происходящие с нами, являются последствиями предстоящих, но уже там совершившихся событий, их отзвуком и отдаленным гулом, то не удивительно, что оклик повторился на спектакле, и более ярко, даже торжественно. Поэтому я воспринимаю спектакль как одно-единственное цельное пространственное мгновение. Улыбка, о которой пишет Набоков в приведенном эпиграфе, — точное описание моего состояния. Насчет мурлыканья не скажу. Это более к критикам относится. Они мурлычут. И это ближе к балету. А «Магадан» к балету не близок. Потому что он внезапен, и даже самого благородного кулинарного предвкушения и сцепленных ладошек ожидания следующего па не обеспечивает.


Как у Вознесенского (дело происходит в поегде): господи это же ты помнишь перевернулись возле Алма-Аты только сейчас обернулись. Или стихотворение Марии Михайловой: когда мы с тобой в одном городе сразу оттепель минус на плюс чтобы нам не стоять на холоде если я на твой зов обернусь. Я сказала Марии: надо написать «когда я на твой зов обернусь», а не «если», — и ошибалась. Можно же и не обернуться, что происходит сплошь и рядом. Практически не оборачиваемся.

… звучит много песен о Магадане в исполнении Наталии Рожковой, на экране показывается небывалый город, заметенный по верхушки фонарных столбов. В спектакле куда-то, чую, едут или сидят ждут — то ли поезда, то ли самолета, но скорее всего вообще. На всё одни намеки, указания. Мария Погребничко дважды начинает и бросает девичий танец, разводит руками, опускает руки. Героиня Лилии Загорской не всклад задает вечные вопросы. (Тут-то в зале хохотнули, сердце мое сжалось. Если когда-нибудь доверялись со своей искренностью невпопад, то понимаете).

Неполный, прерванный, правда точный и на мгновение узнаваемый звук — как мой вечный преследователь, запах паровозной гари при входе на любой вокзал, а паровозов-то давно нет! Это не гарь, это фантомный запах свободного бегства. Откуда я знаю, куда! И даже неважно, откуда. Уехать — это русское пространство, а не временная вешка и никак не физическое действие. 
Итак: точный прозрачный звук, запах гари плюс немного кварцевого излучения. Ощущение ослепительное, морозное. Может, так в этом городе и есть? Похоже на то, как узнать свое довольно высокое происхождение, но неподготовленно. К примеру, надо было вынести мусор. И ты стоишь с мусорным пакетом и не знаешь, что с ним делать. Конечно, никто с мусорным пакетом в театр не ходит. Хотя частично и ходит. 

С чем еще сравнить улыбку «Магадана»?
В старом советском фильме девушка, улыбаясь, высунулась в окно поезда, ветер рывком сорвал косынку с плеч и мгновенно унес в ликующее пространство, разрываемое изогнувшимся змеей поездом. А она не расстроилась! Фильм был о любви с бытовыми препятствиями, его не помню. Но точно она ехала в дальнюю даль. И эта даль уже присутствовала в пространстве вокруг поезда.

Еще сравнение: питье редкого белого чая, привезенного другом из Японии, Запах неощутим, но он там есть. Еще? Мгновенная симпатия. Ты ее забываешь ощущать. Но она есть.




Приведенная в эпиграфе цитата из Набокова для меня спасительна в разговоре о спектакле. Признаться, мне даже пришлось схватиться за томик лекций и искать ее: мысль помнилась не по словам, а по отдаленному отзвуку: надо было не вчитываться, а внюхиваться в текст, быстро листая.


Осмелюсь, в связи со спектаклем, добавить к Набокову. Взаимоотношения иррационального и материального (речи) развиваются, связь устанавливается и обратная. Иррациональное, оживающее в нас и опознаваемое нами при участии речи создателя (с участием других средств, поскольку это же театр), вмешивается в речь, возвращая некоторым понятиям первозданный смысл. Но это оживление смысла действует одномоментно и по отношению не всякого наблюдателя, а только кого-то, как и указывает Набоков.


К слову, заметили, как Набоков загорается от темы пошлости, как мало ему нужно внешних поводов и чужих доказательств, чтобы мгновенно завестись скрипящей брезгливостью, и как обширна им очерченная география угодий этой шаловливой дамочки? Тут все, даже традиционно нам дорогое: и народники, и, насколько понимаю, Добролюбов с Белинским, и немецкая повседневная психология (он сослался на Гоголя, а сам не стал, учуяв в собственной просящейся на язык язвительности — в 1944 году! — пошлость ненависти, чего не избежала Лариса Рейснер, когда издевалась над всем немецким, включая маргарин, в свое время в своих текстах), и отвратительное стремление публики привязать великую поэзию в действии к реальным событиям, требовать от нее достоверности, внимания к реальному простому человеку, улучшения общества и порицания его пороков. Сюда можно смело добавить смех и слезы публики, посмотрите эпиграф. За последнее большое спасибо.


Какие же слова возвращает к их первоначальному смыслу спектакль «Магадан»? Одно. Надежда. Вполне опошленное русское слово.


Магадан мгновенно, как бывший в нас всегда, восстанавливается в нас, пусть на мгновение. Город, откуда мы все если не родом, то хоть давнишним прошедшим житьем, сладким сном, не сбывшимся, но твердым обещаньем, детской коляской, забуксовавшей в снегу. Где мы были и когда-нибудь будем счастливы, в одиночестве и вместе, куда приедем или откуда вовсе не уезжали, только об этом забыли…


Это улыбка надежды. Как будто приехал и топаешь с вокзала по безлюдному утреннему городу. Ужель дорога от вокзала мне прекратит повиноваться?
Настоящая надежда не требует косвенного дополнения, какие мы постоянно к ней пристегиваем. Она не утешает, она часто проливает слезы. Но не те, о которых можно сказать: рыданья бытовой тоски. Не лжет, не приносит в больницу виноград, не берет за руку. Не звонит, а если звонит не задает бытовые вопросы. Она медсестра, которая идет впереди тебя по больничному коридору.


Пространство спектакля, как и нескольких других у Юрия Погребничко, совершается еще и много сверху над маленькой коробочкой. Над светлою волной — ледяная космическая ночь. И созвездий колымаги поворачивают вспять. Может потому и взят для исполнения Магадан, физически достаточно недостижимый реальный город, чтобы разом очертить громадную полетную ночь и выпустить нас в эту ночь прямо из Вознесенского переулка-9а, как дисциплинированную птичью стаю или смену сонных семейных вахтовиков?


Необоримое пространство и уехать — русские меры времени, земного существования и его ценности. Как тут не вспомнить пассионарную теорию Льва Гумилева. Спектакль служит замечательным и небывалым доказательством ее справедливости. Масштабы сопоставимы.


Если вспомнить спектакли Режиссера, в которых частично был применен схожий прием опоры на звучание песен, то это и близко, и совсем нет. У души есть физиология, генетика. «Старый, забытый» или «Русская тоска» активизируют, так сказать, паттерны восприятия, ее наследственные болевые точки. Такую игру тоже интересно на себе наблюдать. Например, можно легко воссоздать в себе Харбин. Или это было у моря где лазурная пена… Мы в этом все немного Высоцкие. 


Но Магадан Погребничко не Магадан Высоцкого. И не Город Золотой. Здесь именно господи это же ты.




Скрип полозьев ответный скрип двери и голос с метелью схожий высочайший пришел рескрипт смена царства и въезд вельможе и домой…


Возвращаясь к лекции Набокова, отмечу, что в спектакле разумеется нет никакой жизнеутверждающей и обнадеживающей идеи в том ее виде, какой ее ненавидел Набоков и какую считал самым пошлым изобретением тех радостно требовательных критиков, которых он, кажется, называл жабами. Потому что спросить, а на что надежда, все равно что спросить, а о чем спектакль и какую мысль он проводит. Пошлость — очень хорошее русское слово. Считается, что Набоков ввел его в обиход американцев. Научил их ему. Не представляю, как. Так же, как у них появились mujik и babushka? Лермонтов поэтому непереводим. Даже у немцев, мастеров картинного плавания в пруду в обнимку с лебедями, подобное — свое.


Так что и надежда, в одиночестве противостоящая пошлости всего, что наступает вслед за мгновенным, — исключительно наша.


Мы это подзабыли ощущать, затолкали на верхнюю полку плацкарты, надеялись не надеяться. А поезд тем временем шел и шел, грудью разрывая пространство.


Кто-то в вагоне проснулся и снова уснул.


Р. S.
У меня есть догадка, что спектакль был создан благодаря одному мгновенному ощущению его создателя.
Подобно перу птицы. Оно иногда вертолетом спускается тебе на ладонь.


Однажды мы хоронили друга. Музыки не было, но мимо шла другая процессия с оркестриком. И вдруг он заиграл вальс из «Старого, забытого». Был апрель, ощущался как осень.

Нина Чугунова

Надежды маленький оркестр

«Магадан. Кабаре» в театре «Около»

Субкультура

О спектаклях Юрия Погребничко всегда хочется говорить вполголоса, от первого лица, вплетая в рассказ личные истории. Эти работы, пронзительные в своей горечи и светлые в своей нежности, схожи с песнями, которые пели на дымных кухнях наши родители. Теплыми, задушевными, понятными и дорогими сердцу. Песнями, от которых веет чем-то знакомым, родным, забытым в суете и спешке повседневности. Здесь и тихое окуджавское колдовство, и снайперская точность текстов Городницкого, и визборовская свобода, и никитинская прозрачная тоска по всему тому, что было. Или не было. Так вот, я никогда не была в Магадане. Знаю только, что климат там суровый, температура нежилецкая, в бассейне реки Колымы находятся месторождения золота. Про лагерный ад мне известно только со слов Солженицына и Шаламова. Визуальное представление заканчивается на фильмах Глеба Панфилова и Николая Досталя. Музыкальные познания ограничиваются Юзом Алешковским и Диной Верни. Шансы побывать в тех краях — около ноля. А вот Юрий Погребничко готов выписать всем желающим билет на поезд времени, что отправит прямиком в холодный город образца ХХ-го века, реальность и подлинность которого не вызывают ни малейших сомнений. Старт — сцена театра «Около дома Станиславского». Время в пути — один час двадцать минут. Попутчики — огромная страна. Будьте внимательны и осторожны.

Сбоку стоят сросшиеся деревянные стулья, что будто сбежали из советского актового зала. К стене прилабунилось весло, на авансцене оставлен полусухой куст, на стене растянут пододеяльник, что служит экраном. Над головами висит гордая надпись «Магадан», от которой отвалилась последняя буква, деревянные подмостки, напоминающие зрительный зал без сидений, накрыты тканью, баян, расположенный на одной из ступеней, пока примолк. Постепенно этот кинотеатр «Три скамейки», придуманный художником Надеждой Бахваловой, начинает наполняться странноватыми людьми в блеклых и немного нелепых костюмах: одна барышня выходит в дурацкой шляпке и с шалью, завязанной накрест, другой товарищ — в тельняшке, ватных штанах, горчичном свитере, третья гражданочка — в пиджаке не по размеру, четвертый камрад — в ушанке и в шинели. Они, растерянные и немного оробелые, садятся на подмостки, смотрят в зал, вглядываются в лица, начинают петь. Потом перестают, меняются местами, поют по одному, поют вместе, задают вопросы, мигают фонарями, сигналят руками, танцуют парами, вворачивают в программу кабаре легенду о двух кораблях, что не могли разойтись в море до тех пор, пока один не сказал: «Я - маяк, делайте что хотите». Им плохо, а они шагают с песней, их Родина, укрытая ледяной шалью, утопает в непролазных снегах, а они относятся к этому с юмором, им бы зашкериться по углам, а они сколачивают самопальный оркестр из баяна, гитар, бубна, своих голосов. Этот спектакль Погребничко, лишенный линейного сюжета, — не агрессивный набор рассказов о том, «как там было», не история про колымский белый ад, не разноцветные ужасы про боль и лишения в картинках. Это трогательный коллаж из судеб, путешествие на край земли, тихий разговор о страшном и диком. Не с ухмылкой, но с улыбкой, от которой моментально холодеет на сердце.

Слышен крик чаек, где-то рядом гудят пароходы, на экран — пододеяльник проецируется снегопад, в руках у местных жителей появляются чемоданы, продолжают звучать удалые песни про посылочки, километры, бараки. В зале стоит почти идеальная тишина. Кажется, что перед зрителями развернули сокровенный альбом с фотокарточками, на которых изображены люди, что усталы, измучены, не совсем здоровы, но полны надежд. Не то они здесь родились, не то попали сюда в добровольно — принудительном режиме, не то страна в одностороннем порядке подарила им уникальное право заслужить путевку в светлое будущее. Вот Маша Рожкова (Наталья Рожкова), что сидит на помосте, отчаянно и профессионально исполняет песни Михаила Круга, Эдит Пиаф, Александра Городницкого, Александра Гейнца и Сергея Данилова. Глядит гордо, голову держит высоко, с достоинством выговаривает французские тексты. Даром что с магаданским акцентом в духе'…же не регретте рьян'. В ней, поющей тихо, бойко, надрывно, едва слышно, во всю Ивановскую, но всегда с удивительной теплотой, сосредоточена огромная сила, обреченность, помноженная на полное принятие своей участи. Вот ее репертуар сначала полностью поддерживает невозмутимый Человек с баяном (Николай Косенко), а потом он безупречно шпарит “Libertango” Пьяццоллы, «Октябрь» из «Времен года» Чайковского, «Прощание славянки» Агапкина. Вот на экране появляются монголы, рассуждающие о дзене. Вот их сменяет видео, на котором современные жители города стоят по пояс в снегу. Вот Люди с вершин (Дмитрий Богдан, Александр Орав, Алексей Сидоров) практикуют горловое пение, соединенное с гитарным боем, позвякиванием бубном, исполнением «Девушки с веслом» группы «Аквариум». Вот Девушка (Мария Погребничко) в сером платье затягивает «Мою звезду» Вячеслава Бутусова, глядя вдаль. Вот полубезумный Конферансье (Лилия Загорская) со взглядом, устремленным внутрь себя, объявляет и представляет, со слезами на глазах читает фрагмент из рассказа Чехова «Ванька», вопрошает про пустоту, мироздание, смысл жизни, внезапно находя его в кастрюле с вареной картошкой. И все это происходит удивительно просто, вне истерик и ненужного страдания, без выверта. По - нормальному. Потому что ничего сверхъестественного не произошло: просто здесь живут люди, утопающие в снегах, другой доли просить им не у кого, свобода опоздала всего лишь на их жизнь. Времена не выбирают, в них живут и умирают. Остается только искренне пытаться полюбить «город золотой», в котором выпало счастье строить и надеяться.

Магадан, как пел Михаил Круг, — «значит, опять домой». Жизнеутверждающий спектакль, выдвинутый на соискание Национальной театральной премии «Золотая маска» в трех номинациях, что создан Погребничко с безграничной нежностью к миру «со страшным именем», схож с дорогой к этому самому дому. Попутчики из шумного плацкартного вагона делятся самым сокровенным, все посиделки основаны на доверии, при возникновении любого музыкального фрагмента появляется непреодолимое желание подпевать и примурлыкивать. Теснота превращается в общность, грусть постепенно становится все светлее, о самых мрачных страницах жизни со временем образуется возможность говорить с юмором. Погребничко не оборачивается на моду, не стремится нравиться, не заигрывает со зрителями. Он создает условия, в которых общее начинаешь переживать как собственную судьбу. В какой — то момент путешествия в город М. и вовсе начинает складываться ощущение, что все эти песни поет не конкретный человек, а целая страна. Пытающаяся изжить свою многолетнюю травму, перекрикивающаяся от страха уголками самой себя, истыканная историческими нетленными шрамами — «маяками». И порой призывающая на помощь надежды маленькие оркестрики, как минимум один из которых, я уверена, ждет долгая и по - настоящему счастливая жизнь. Потому что звучит он именно под управлением любви.

Екатерина Нечитайло, 13.03.2017

МАГАДАН. Театр ОКОЛО

Я много лет люблю театр Юрия Погребничко. Когда-то любила еще театр Женовача на Малой Бронной, но он меня бросил. А Погребничко не бросает. Впервые — увидела гастроли театра из Петропавловска-Камчатского на сцене Ленкома, затем — театр на Красной Пресне, и вот — уже почти навсегда. Любовь, как поется, — кольцо, а у кольца начала нет, и нет конца. Теперь название театра ОКОЛО выглядит, как это самое кольцо с тремя «О»-кольцами, и смотрится почти как палиндром, замкнутый на самом себе. На логотипе — слово «ОКОЛО», стилизованное под японскую каллиграфию.
По кругу, по кругу — сам Погребничко уже почти японский каллиграф, выписывающий театральные иероглифы, бесконечные редакции каждого спектакля, и зрители каждый раз ловят новые нюансы. Японское слово, обозначающее каллиграфию переводится, как «путь написания». Даже представить невозможно, как можно смотреть последнюю премьеру театра «Магадан», не видя «Чайки», «Трех сестер», «Вчера наступило внезапно» и всего прочего, потому что за каждым спектаклем — путь написания. Каждый спектакль — фрагмент этого театрального иероглифа, который выписывает Погребничко десятки лет.
«Так долго вместе прожили, что вновь второе января пришлось на вторник. ..» Спектакль «Магадан» снова возвращает меня в неведомый мне Петропавловск-Камчатский, и в первую московскую «Чайку», где рефреном звучал радио-голос — «В Петропавловске-Камчатском полночь». У нас здесь еще утро и новый день, а П-К — полночь этого, еще не начавшегося дня, и чтобы ни происходило, в П-К все равно полночь — безысходная точка, обреченность времени. «Магадан» продолжает эту тему маленькой притчей о несущемся на скалы корабле, не знающем, что там — скалы. На требования капитана уйти с его курса поступает ответ — «Я — маяк. Делайте, что хотите.» Точка. А героине Лилии Загорской отзывается Пятачок из «Винни-Пуха» — «Я побывал там и вернулся… Ничего особенного…», и волчок из «Трех сестер» беззвучно крутится на сцене и на экране под снегом далекого и пустынного Магадана.
Спектакли Погребничко — необжитое маленькое пространство, складывающееся так, как складывается сама жизнь, если о ней совсем не думать, а просто делать что-то, что можно, что получается, но, возможно, совсем не имеет смысла. Пить водку, ожидать с чемоданом отъезда, который не произойдет, снимать и одевать пальто, раскидывать руки, сделав два медленных круга в танце. Раньше этих движений и действий в спектаклях было больше. В «Магадане» их почти нет. На краю земли можно только смотреть куда-то вдаль. Этим и заняты герои — они смотрят куда-то за горизонт без отчаяния и надежды. Может, туда, на вершину горы Ли, где дождь и туман. Может, в долину реки Че, где прибывает вода. Ничего особенного.
Время остановилось. Здесь — и песни про Магадан, и итальянские мелодии, и Пьяцолла, и Адамо, с намеком на русский, слегка надрывный напев. Просто снова наступило вчера. И завтра наступит вчера.
В этом и есть искусство каллиграфии, искусство «пути написания». А, как говорил старик Хайдеггер, истина — в пути. На экране — видео. Двое, проваливаясь по шею в снег, умирая от смеха продираются сквозь снежные заносы. Он кричит ей - «Идем домой!», а вокруг — только верхушки дорожных знаков. Так и я - следом за театром Погребничко иду по его следам всю свою жизнь.

Ольга Богомолова

«..Мы ехали все быстрее – и скоро, скоро
вокруг уже шуршали пески и шумели водопады
милой моему сердцу Внутренней Монголии..»
Пелевин «Чапаев и Пустота»
Для того, чтобы попасть в один из самых загадочных театров Москвы «ОКОЛО Дома Станиславского», надо свернуть с Тверской улицы в Вознесенский переулок прямо у Мэрии. Здание театра находится рядом (около) с Леонтьевским переулком и домом, где жил Станиславский, поэтому трактовать название можно буквально, но в самом слове – ОКОЛО – чувствуется намёк на приближение к некоей величине.
О Театре ОКОЛО слышали многие, но доходят и, тем более, остаются, далеко не все.
Почему?

Спектакли Юрия Погребничко попадают под определение странные, то есть несоответствующие норме, ожиданию. Приходя в ОКОЛО необходимо расстаться с представлениями, какими должны быть спектакли в целом. Речь сейчас идёт не о том, что в ОКОЛО фраппируют театральным эпатажем, но полное обнуление на входе требуется в обмен на приобретение чувства тончайшей сонастройки с действием на сцене. Здесь, в этих стенах, чтобы услышать – надо быть Слышащим, увидеть – Видящим.
Актёры в ОКОЛО являются ретрансляторами определенных вселенских посланий, которые через них хочет передать в наш трехмерный мир режиссер Юрий Погребничко посредством метафизики и театрального языка. В ОКОЛО зрителю рассказывают о чем-то невыразимо важном и жизненно значимом, используя приёмы, лаконичнее которых на театральной сцене представить головоломно. Персонажи скупы на лишние слова и движения, но так концентрированы в деталях, мимике и пластике, голосе и взглядах, что вербалика лишь одна из красок в богатейшей палитре способов раскачать всю зрительскую сенсорную систему целиком.
Войдя в театр в качестве представителя материального мира, переполненного заботами и суетой, сложно поймать радиоволну, но попытаться стоит. «Магадан/Кабаре» – спектакль, похожий на пятидесятигерцового кита, который издаёт звуки на уникальной частоте. В зал летит сигнал – думайте над тем, что есть, постигайте смысл не только явленного, но и несказанного, недопетого, недожитого, оставленного вне пространства слов. При этом не только думайте, но и чувствуйте, не только осмысляйте внешнюю картинку, но ощущайте, что за ней стоит.

«Магадан /Кабаре» в чем-то схож с оголенным проводом под напряжением, с той разницей лишь, что дотронуться до него означает потерю защиты, которая изолирует человека, от постижения мира, и соединение с чем-то цельным и мудрым, что находится вовне и внутри.
Само по себе слово Магадан очень сильное. Магадан в спектакле он про многое. Про всех и про каждого. Спектакль вас отправляет к себе домой. А где наш дом? – попросите вы адрес. Вам ответят – он внутри вас. Один Магадан существует на краю земли, другой – внутри тебя. Внутренний Магадан надо обрести, расслабив зажатые мышцы, расцепив зубы и разжав кулаки.
Спектакль как бы состоит из разных слоёв доступности, и Погребничко вместе со своими актёрами играет со зрителями в увлекательную игру «поймёшь ли ты мой язык», «услышишь ли меня». Спектакль идёт чуть больше часа, возникшее в первое мгновение чувство разочарования, что слишком быстро закончился, сменяется осознанием, что получено слишком много и уже можно уйти с огромным объёмом увиденного, прочувствованного и передуманного.
Для кого-то «Магадан/Кабаре» будет музыкальным спектаклем о суровом Севере, с песнями, посвященными этому городу и этому краю, и он будет прав. Быть способным на трюки отключения правополушарного мышления, действительно, крайне сложно, поэтому не зря спектакль обозначен более доступной формой «кабаре». Каждый будет интерпретировать увиденное тем уровнем восприятия, который ему доступен.

Действительно, Магадан – это Крайний Север, это лагерные вышки и колючая проволока, это золото и берег синего моря, это свобода и неволя, это золото под ногами, метели и тепло в сердце, беспредельное одиночество и обретение целостности.
Но вопросов остаётся слишком много. Что это за люди перед нами? Где происходит действие? Откуда они, из одного времени или нет? У каждого своя судьба, за каждым свой путь, и все они незримо связаны друг с другом, как всё связано со всем в этом огромном мире.
В пятне света молчаливый человек в валяных пимах наяривает на аккордеоне головокружительное Либертанго.
Спившаяся маленькая женщина с волосами заплетенными в хвостики, в огромном мужском пиджаке и галошах, прячет початую бутылку под лавку, подсаживается к аккордеонисту и начинает петь. Поёт почти без остановки русский и французский шансон, брутальную «Мой Магадан», военную «Прощайте скалистые горы», лирическую «Где-то там, на краю океана город мой». И ничуть не смущаясь так же проникновенно и абсолютно по-русски, с надрывом сердца и мощью, выводит виражи раскатистых «ррр» из песен Эдит Пиаф, Ива Монтана, Сальваторе Адамо.
Нелепая чудаковатая почти полубезумная и до слёз трогательная женщина в старомодной шляпке с бантиком, с шалью на худеньких плечах, с фингалом под глазом бродит по сцене и, обращаясь к каждому в зале, спрашивает в чём смысл жизни. И от этого вопроса становится очень неловко, неудобно, как будто тебя поймали на чём-то стыдном. Стыдно от осознания того, что вопрос этот ты либо задавал себе давно, либо вообще не размышлял о нём. Женщина бегает с чемоданами туда-сюда, то приносит их, то уносит, хочется понять если приехала, то откуда, если уезжает, то куда?

На видеоэкране совершенно детской улыбкой расцветает пожилой буддийский монах, и беззаботно смеётся счастливая пара, заметённая снегом по самые уши, а аккордеонист лихо и нагло продолжает дожимать зрителя слезливым шансоном.
Отправляет в невесомость бутусовская «Моя звезда» – песню с космической отстраненностью от земной суеты поёт девушка в вытянутой вязаной кофте поверх кружевного платья. Её спутник – зэк в ушанке и шинели направляет в зал свет морского прожектора. Внезапно появляются «монголы», обозначенные в афише как «люди с вершин», с гитарами, бубнами, горловым пением, черными спутанными космами-косами и песней Гребенщикова «Девушка с веслом».

Чудаковатая в шляпке нежным детским голосом читает чеховского «Ваньку» и ведёт доверительную беседу с монголом, внезапно превратившемся в человека-рыбу (пластика в сцене умопомрачительная). В следующей сцене она извлекает из кастрюльки с надписью «смысл жизни №2» картошку в мундире, и посыпает её солью из спичечного коробка. Коробок ей передала алкоголичка, которая не отрываясь от песни на французском языке, запускает на скамье крошечный голубой волчок. Эти детали, кажущиеся не несущими никакого смысла, взрываются внутри неким давно забытым заглушенным воспоминанием. Волчок родом из детства, а соль насыпают в коробок только, пожалуй, наши люди, собирающиеся в дорогу.
Все герои существуют как бы рядом и в одном моменте, и одновременно как бы проходят сквозь друг друга и не существуют вообще. Смотрят расфокусировано, как будто вглядываясь в неведомое или вообще закрывают глаза.
Не понимая полностью, но чувствуя что-то невообразимо правильное и хорошее, сердце пробуждается и начинает чувствовать жизнь и вновь обретать способность слышать ветер, видеть звёзды, радоваться просто так, принимать её, жизнь, не как наказание, а как дар.
Магадан – это ты, Магадан – это мы.
Нет прямого текста, нет готовых ответов – найди их сам, услышь их, разбуди себя.

Лилия Загорская, Наталья Рожкова, Николай Косенко, Мария Погребничко, Александр Орав, Дмитрий Богдан, Алексей Сидоров, Даниил Богомолов
Театр ОКОЛО

Облака плывут в «Магадан»
Спектакль «Магадан /Кабаре/»
«Современная драматургия»
Спектакль «Магадан», поставленный режиссером Юрием Погребничко по своему сценарию, представляет собой композицию житейских впечатлений, как сказано поэтом по другому поводу, «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет».

Трудно не поверить старинному даосскому изречению: «Путешествие в тысячу миль начинается с первого шага».

Когда-то этот шаг был сделан. И теперь, год за годом, вечер за вечером на сцену театра ОКОЛО, слегка толкаясь и наезжая друг на друга, выходят персонажи сказки о Винни Пухе – актеры Юрия Погребничко.

В театрах, что вокруг ОКОЛО, живут-поживают герои-любовники, героини и субретки, травести и комики, а здесь устоялись в статусе амплуа сказочные персонажи Алана Милна: вини-пух, сова, ослик иа-иа, и кенга, и крошка ру, и даже пчелы и, конечно же, есть кристофер робин.

Еще раз: это не персонажи; это амплуа, каких нет нигде, кроме как у Погребничко. В их рамках режиссер представляет героев мировой драматургии: от Гамлета до трех сестер, которые согласно сказочным амплуа, остаются самими собой — наивными, нелепыми, по-детски серьезными в своей совсем не детской игре. И главное – обаятельно мудрыми!

Вот такая comedia dell arte на русский лад.

Потому каждый спектакль оказывается продолжением предыдущего, а то и выпущенного десять лет тому назад.

И «Магадан» — продолжение.

«Где-то на краю океана
За седой-седою волной,
Нахлебавшись вдоволь тумана,
Город мой, город мой, город мой».
Конечно, это не о городе, речь – о стране
«Весь ты в белом лежишь
Под своими снегами
С черной меткой на теле твоем, Магадан».

Казалось, все в прошлом. И этот спектакль стал вариацией на тему уже существующего — «Ностальгическое кабаре „Русская тоска“.

Но «живем в таком климате» (как сказано у Чехова), того и гляди, снова снег пойдет в отдельной, теперь уже условной стране Магадан, где сигнальные огни, семафоры на переездах, картошка в мундире под „томбе ля неже“, плавно перетекающая в „раскинулось море широко“, разговоры на пересылке о смысле жизни, которой по сути нет.

Наш паровоз назад стремится…

Узкая колея подзаросла травой и быльем, рельсы тронуты ржавчиной, шпалы подгнили, но ехать можно… Свежи и предания, и воспоминания. Опыт внутренней эмиграции не отнимешь и у тех, кто жил в Зоне, и у тех, кто обитал Около.

«И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака».

Ну, и титр «конец» фильма, который крутится снова и снова, проецируемый на неглаженный белый пододеяльник.

А хроникально-документальный фильм в спектакле о том, что идет снег, а еще о том, как людям в этом море снега трудно не утонуть.

«От злой тоски не матерись» — заключает один из персонажей.

Спектакль «Магадан» имеет ироничный подзаголовок «кабаре» — в смысле песни под гитару и баян. В театре для этой цели есть совершенно замечательные артисты Наталья Рожкова и Николай Косенко, которых можно слушать, конечно, и вне текста спектакля, но в сюжете Погребничко, они не просто исполнители, а совершенно неповторимые, по Платонову, «сокровенные человеки» .

Вот так отрешенно покачиваясь на скамейках и подпрыгивая на стыках рельс, тащатся они в Магадан, чтоб «обнять его в мыслях руками». А с ними пара молодых людей (Мария Погребничко и Дмитрий Богдан) да дама в вечной шляпке с синяком под глазом (Лилия Загорская) и столь же вечным вопросом, зачем живем? И ведь никто не дает ответа, тем более, не дает его очень смешная рыба в пальто, которая ничего не скажет, но хотя бы выслушает.

Одна их лучших сцен спектакля та, где дама-сова слезливо делится письмом Ваньки Жукова с Рыбой. «Открывает рыба рот, но не слышно, что поет».
Это столкновение высокого с низким, зрячего со слепым, глухого с немым – основной стилистический принцип режиссуры Погребнички.

И его отношений со зрителем.

Полезнее всего размышление в одиночестве, потому-то каждый из героев живет в воздушном шарике своего личного мира. И почти в каждом спектакле режиссера есть значимая для него сцена, где персонажи неловко топчутся под вальсок, глядя мимо друг друга, и стараясь не слишком приближаться.

…Можно много писать, перечисляя те или другие режиссерские и человеческие находки в спектаклях Погребничко. Вообще, они подобно трансформерам состоят обычно из сцен, интермедий, которыми, подчас, служат иронично исполненные задушевные песни.

Его спектакли слишком живые, настроенческие, чтобы быть крепко сбитыми и намертво спаянными. Потому, увидев тот же спектакль через месяц, можно не обнаружить пару-тройку сцен и удивиться новым.

Не знаю другого такого театра, другого такого режиссера, кто был бы так чувствителен к самым тонким движениям души и так истово их оберегал иронией.
Понятно, что такой театр не просто элитарный, а заповедный.

Это театр для заповедных артистов и заповедных зрителей. Театр до востребования отдельными зрителями. А город Магадан не где-то далеко, на краю Света. И не в другом веке. Он – здесь и сейчас. Около нас.
В театре ОКОЛО.

«Современная драматургия» № 3, 2016

Юрий Богомолов, 08.09.2016

Будденовка через два «д»

Кабаре «Магадан» Юрия Погребничко

В театре «Около дома Станиславского» — ​короткий, на 70 минут, спектакль. Новая часть гипертекста Юрия Погребничко и его театра: гипертекста, в котором сплелись и спелись «Чевенгур» и «Лес», «Вишневый сад» и «Школа для дураков», тяжелые шинели комбатов и драные кружевные перчатки полубезумных приарбатских старушек (каких уж нет, а в 1970-х — ​были, свидетельствую), лагерные ватники и оранжевые жилеты дорожников.

В любом из этих спектаклей театр — ​на жесткой очной ставке с одним таким метафизическим пространством, размером с одну шестую часть суши. И с собой — ​людьми, рожденными в этом пространстве в XX веке: беда, буран, хоть убей, ни зги не видно, да и есть ли что, кроме этих равнин? Метель сечет странника по лицу.

Кто дорожит этим чувством боли, дорожит и театром Юрия Погребничко. Зная, что так чисто, сильно и бесстрашно, как эти камерные спектакли, всегда простреленные в упор уличным, вагонным мелосом России XX века, — ​никто с этим окаянным чувством работать и из зрителя‑2016 его исторгать не умеет.

…Так вот: к премьере в кабаре «Магадан». Странные люди собрались на его маленькой сцене. Невозмутимый Человек с баяном (Николай Косенко) и Певица с чистым сильным контральто (Наталья Рожкова). Нервная, как лань, как затравленная бытом учительница из советской инкарнации «Трех сестер», Дама-Конферансье (Лилия Загорская). Трое молодых людей в сырых шинелях, с гитарами. Один — ​в странном сооружении, похожем на буденовку и на головной убор тибетского ламы, ламын мангай (похоже, это буденовка, подбитая и заплатанная клочьями оранжевой монашеской рясы). Другой — ​в ушанке, подбитой клочьями той же померанцевой буддийской холстинки. Их девушка отбивает эпизоды спектакля станционным фонарем, мерцающим в сумерках сцены.

То ли клуб — ​затерянный, отрезанный от мира пургой. То ли общий вагон. И в нем поют. Поют Городницкого и Михаила Круга, поют старую бардовскую песню «В самолете «Ленинград — ​Магадан», поют Сальваторе Адамо с невыразимо сильным русским выговором, «Томбе ла неж» кириллицей, можно сказать.

Дама-Конферансье отдается жалостной песне из нездешней жизни полностью — ​а при этом привычно разворачивает тяжелый куль из старой шинели, достает эмалированную кастрюльку с загадочной надписью химическим карандашом «ЖИЗНИ № 231», извлекает из нее картошку в мундире (картошка, под кулем из шинели, натурально, осталась теплой — ​кто ж этого способа не знает?!), чистит картошечку тонкими пальцами, подпевает: Tu ne viendras pas ce soir, не придет — ​беда-то какая… Трехминутный перформанс дорогого стоит — ​и о советской жизни 1970-х (да только ль о ней?) говорит очень много. На суггестивном языке поэзии.

Это затягивает до слез, как песня в вагоне затягивает пассажиров, принявших стопку — ​и плоского зимнего пространства километров девятьсот, под бесконечную мантру путей, разъездов, темных телеграфных столбов, дыма в тамбуре.

С песнями о Магадане (все, кстати, поздние, не лагерные, написанные в бесконечной попытке изжить общую травму, которую, по Погребничко, не изжить) монтируется фрагмент чеховского «Ваньки». Хорошо, кстати, монтируется, без вопросов: битый колодкой сапожника Аляхина, Ванька достигнет сорока лет к Гражданской войне. И наверняка передаст опыт насилия — ​мало не покажется…

С песнями о Магадане монтируется и вклад молодых людей в буддийских буденовках — ​«Девушка с веслом на лихом коне» «Аквариума», последняя и самая бьющая по сердцу песня спектакля. Здесь сходятся все его линии. Здесь опыт, который невозможно изжить, догоняет младших пассажиров общего вагона. Нелепое голубое весло, обломок летнего рая на грязных прудах ЦПКиО, работает таким же точным символом общей жизни и особого пути, как шинель, станционный фонарь, больничная кастрюлька с картохой, метель в видеопроекции.

А другого надежного способа Родину любить покамест все равно не придумано.

Другие символы ее (какие, впрочем?) пока себе гражданство не заработали.

«Магадан» в Магадане, или Нет, уж лучше вы к нам

В попытках разместить театр «Около» на какой-нибудь понятной полке, на помощь спешат в первую очередь термины «бедный театр» и «абсурдизм»; а с учетом специфической философии и метода Погребничко уместными кажутся гибридные производные вроде «абсурбуддизм».Театр Юрия Погребничко хорошо и давно известен ценителям и почти совсем неизвестен широкой аудитории: во-первых, потому, что он маленький, и во-вторых, — «странный». Он не вполне уживается с представлениями среднего зрителя о том, как должны разыгрываться пьесы, выглядеть спектакли и как должны вести себя актеры на сцене. В «Около» актеры не поднимают голос, но и не шепчут, не плачут и не смеются, в основном они смотрят сосредоточенно за горизонт и поют советские песни. Они могут появиться в роскошных платьях с корсетами по моде позапрошлого века, шапках-ушанках, кирзовых сапогах и телогрейках; выстроиться в три ряда и запеть «Сиреневый туман». Они выходят будто не на сцену театра в центре Москвы, а на подмостки заштатного советского ДК: играют отрешенно, в чем есть и что дозволено. Чехов, Дюма, Вампилов, Володин, а позднее — Платонов и Саша Соколов. В аккуратных диалогах мелькают цитаты из Гурджиева и Конфуция, а в спектакле по Островскому оказывается уместен, например, этюд из биомеханики Мейерхольда.

 Отстраненный взгляд без труда выявит эстетическое сходство спектаклей «Около» с мультипликацией Юрия Норштейна или Ивана Максимова. А зрители старшей возрастной категории, не исключено, приходят сюда услышать песни молодости в аутентичном исполнении под баян. Кто-то вытирает слезы, кто-то хохочет, а кто-то может пожать плечами: «Ничего не понятно. Почему нельзя просто взять и сыграть пьесу как написано?» Или как после одного из показов спектакля «Магадан/ Кабаре» недовольная зрительница заявила во всеуслышание: «Я двадцать лет прожила в Магадане — там все не так».

«Магадан» в Магадане
На родной сцене спектакль «Магадан/ Кабаре», как и всякая новая вещь Погребничко, выглядит продолжением всех предыдущих. Он как будто собран из имеющихся старых и немногочисленных деталей в удивительном образом неповторимую вещь. Декорация из ржавой трехступенчатой конструкции — как будто прямо из «Старого забытого»; только здесь, благодаря установленному наверху моргающему фонарю, возникает образ какого-то технического сооружения у подножья маяка. Миниатюрная поющая Наталья Рожкова с сидящим рядом баянистом Николаем Косенко — мизансцена длиною в спектакль, будто нарисованная иллюстратором-сказочником, — буквально перенесена сюда из «Русской тоски». Лилия Загорская в образе отрешенной леди без определенного места (и времени) жительства таскает с собой послевоенный чемодан и заполняет паузы между песнями про Магадан рассуждениями о бессмысленности рассуждений о смысле жизни. В какой-то момент она запустит маленький волчок — тот самый, что в «Трех сестрах» дарит Маше подпоручик Родэ. Потом вдруг придет великолепная четверка с гитарами, едва заметно повторяя намек на The Beatles из «Трех мушкетеров» Погребничко. Они сядут и споют «Мою звезду» Вячеслава Бутусова, и мы разглядим среди них одного сурового монгола (Дмитрий Богдан) — может быть, одного из тех, что в «Предпоследнем концерте Алисы в стране чудес» поет «На фоне Пушкина снимается семейство». Сплетение одного с другим возникает и на уровне архетипических образов. Волчок крутится как выходящая плясать девушка в растянутой кофте (Мария Погребничко), а в голову лезут ассоциации с дервишами. Большие и тусклые буквы «МАГАДА» на заднике напоминают о руководящем принципе среднего жителя России «и так сойдет», — это с одной стороны. А с другой, — Магада — что это, если не «мир с именем странным», как поется уже во второй по списку песне в спектакле — «В самолете Ленинград — Магадан».

Все в спектакле воспринимается как знак причудливого равновесия между противоположностями; а гигантская Россия между Востоком и Западом — как инь-ян содержит в себе и Восток, и Запад, не являясь ни тем, ни другим. Как «Битлз» при встрече с Конфуцием превращаются в Бориса Гребенщикова, и звучит песня «Девушка с веслом» в исполнении тибетских монахов (Алексей Сидоров, Александр Орав). И горловое пение с французским шансоном оказываются одинаково уместны. Рефреном звучит цитата из анекдота про капитана военного корабля, угрожающего неизвестному оппоненту открыть огонь в случае, если тот не изменит курс: «Я маяк. Делайте, что хотите». Впрочем, достаточно; — комментировать исчерпывающие хокку Погребничко — только воду мутить.

Опасения вероятного конфликта магаданской публики с бессюжетным и неторопливым спектаклем Погребничко удесятерились, когда автор этих строк увидел заполненный зал на 400 мест (против 60 мест родного зала «Около») и сварную конструкцию вместо оригинальных декораций. Надпись «МАГАДА» вообще прилеплена на внешней стороне сценического портала. Мятый пододеяльник, используемый в качестве экрана, торжественно подвешен на заднике из черного бархата. И голос из динамиков объявляет, что сейчас публике покажут лучший драматический спектакль малой формы по версии «Золотой маски». Глядя на эту стыдобу на сцене и не зная театра «Около», я бы решил, что меня разыгрывают.

Первые десять минут зрительный зал, как водится, сохранял нейтралитет. На третьей песне кто-то стал подпевать. Звуки наполняющегося стакана за кулисами спровоцировали первый хохот. В середине подпевали отовсюду: «Магадан! Значит опять домой». Появились носовые платки. Артисты, видимо, уловили зрительский кураж и разогнали темп раза в полтора. И вот мы сидим все вместе и замерев слушаем десятиминутное соло Николая Косенко на баяне. Финал, овации, потом большое обсуждение, в корне опровергающее вердикт московской зрительницы про «там все не так».

Магадан в «Магадане»
В какой-то момент, прерывая припев песни «Северные ветры», Лилия Загорская произносит монолог чеховского Ваньки «На деревню дедушке». В Москве думается: «Ну, цитата из Чехова». На обсуждении после показа на «Территории» кто-то из зрителей рассказал: так отправляли письма в Магадан — сосланным по этапу родным и близким — без адреса, только имя. И продолжается припев: «И полетят Москва — Магадан посылочки, посылочки, посылочки».

Первое, что видишь, подлетая к Магадану — сопки до горизонта во все стороны. Первое, что слышишь, оказавшись в Магадане — крики чаек и шум моря. Первое, что видишь в спектакле «Магадан/ Кабаре» — бурую ткань, покрывающую бугристую поверхность декорации. Первое, что звучит в спектакле — крики чаек и шум моря.

Артисты говорили после спектакля зрителям, что играть спектакль про Магадан в Магадане — боязно: что, мол, можем мы, никогда здесь не бывавшие, вам рассказать про ваш город. Однако, фокус в том, что про город за артистов рассказали песни, очищенные от блатного флера, спетые персонажами, ничего не сообщающими про себя словами — то есть совершенно открытые для любых интерпретаций. Если в Москве эти песни звучат как утепленный привет уходящей постлагерной натуре (и соответствующей культуре), то в Магадане гений места расширяет эстетические рамки.

Остается гадать, какие еще элементы, доступные самосознанию и восприятию жителей Магадана, уместил в своем коротком спектакле Юрий Погребничко, очевидно, носящий Магадан в себе со времен работы в Камчатском театре. Так или иначе, его театральный коан, несмотря даже на некоторые анахронизмы, вроде видеопроекции с опадающим снегом, вышел универсальным. И если в Москве спектакль «Магадан/ Кабаре» порождает бездны ассоциаций о человеке (о людях), устраивающих пикник на обочине времен, пространств и цивилизаций, то в Магадане со сцены, не сдерживаемая условностями, лилась потоком лирика — о человеке (о людях) на краю земли.

За два дня до спектакля было вот такое и повторилось дважды: как будто окликнули. Голос родной, но не узнаю. Твердый, тихий, немного печальный. Оборачиваюсь — никого, все вокруг застыло: люди прилипли к остановке, солнце безучастное. Длилось мгновение. Оклик остался. Он тревожит, ощущается как сосредоточенность. Поэтому иногда нет желания отвечать на бытовые вопросы. Добрые люди говорят: это шизофрения, скоро голоса начнут приказы отдавать. По их поводу Рудольф Штайнер воскликнул во время лекции 1922 года: это ненавистное мещанское слово нормальностъ!

Магадан. Кабаре. Вы знаете, спектакль мне  понравился.  Потрясающей глубины финал: "Я маяк. Делайте что хотите" -  сильное режиссерское высказывание. Куда идет этот корабль, на борту которого куча вооружения, "битый-перебитый народец"  и капитан, которому "в лом" изменить курс хотя бы на 30 градусов, чтобы избежать катастрофы?  Никакого назидания. Просто песни, трогающие за живое, баян, рвущий душу... Просто лица... просто интонация...   А дальше - делайте, что хотите. Вам жить.
Спасибо всем артистам и режиссеру. Наталье Рожковой и баянисту - отдельный поклон.

Первый вопрос, который возник в голове: "Что это было?!"
⠀
Ответ пришел практически сразу: "Это было прекрасно!"
⠀
Вот такие противоречивые чувства вызывает этот спектакль. Такой кажется на первый взгляд суровый и жесткий про холодный и заснеженный Магадан, а с другой стороны - такой трогательный и щемящий до глубины души.
⠀
Это такой край света. Бескрайняя пустота. Только слышится шум прибоя, постоянно идет снег. И где-то стоит одинокий маяк...
⠀
"Дᴇᴧᴀйᴛᴇ, чᴛᴏ хᴏᴛиᴛᴇ. Я - ʍᴀяᴋ..."
⠀
И холодное одиночество сопровождается поиском смысла жизни. И пока этот смысл жизни не найден, можно послушать красивые задушевные песни в невероятном исполнении Натальи Рожковой, и можно увидеть виртуозную игру на баяне Николая Косенко.
⠀
И есть в этом во всем что-то такое близкое, невероятно душевное и родное. И в голове еще долго звучит:
⠀
Гдᴇ-ᴛᴏ ᴛᴀʍ нᴀ ᴋᴩᴀю ᴏᴋᴇᴀнᴀ
Зᴀ ᴄᴇдᴏй, ɜᴀ ᴄᴇдᴏю ʙᴏᴧнᴏй
Нᴀхᴧᴇбᴀʙɯиᴄь ʙдᴏʙᴏᴧь ᴛуʍᴀнᴀ
Гᴏᴩᴏд ʍᴏй, ᴦᴏᴩᴏд ʍᴏй, ᴦᴏᴩᴏд ʍᴏй…
⠀

⠀

⠀